Однажды утром ко мне в комнату вошёл Д., тридцати-тридцатипятилетний круглолицый и неуклюжий шоп, один из лучших электромонтёров. 
— Што за работа мни сеодня? —спросил меня он странно торжественно. Я удивлённо взглянул на него, ведь наряды были выданы ещё в начале недели, и он должен был знать своё дело.
—Ты займёшься тем, что делал вчера!— несколько сердито ответил я.
— А-а-а-а, не! —возразил он мягко, но категорично. — Нады тебе найти мни што друго.
— Почему?
— Ше ти не знаш… от вчера я стал партиец!— улыбнулся он, как человек, знающий, где раки зимуют.
— Ну и что с того?!— недоумённо возразил я.
Д. склонился над моим письменным столом и наставительно сказал мне:
— Я стал партиец, ни для работи. Ты найдёшь мни служба. И я хачу как Киро вертит ципочкай и хадить в райотдел. Што в партия, то власт. Што власт, то ни мучишся! Другие пуст мучится!
Эта декларация электромонтёра улеглась в моей голове надолго. Так звучало может быть примитивное, но абсолютно искреннее выражение истинного отношения обычных людей к партийному членству. Впоследствии я много раз видел всё новые примеры вступления в партию в силу этой простецкой меркантильной логики. Я знакомился с новыми и новыми людьми, ничуть не признававших коммунистические идеалы или идеологию, но ставших коммунистами, которым важно было лишь присоседиться к власти. Природе не ведом чудо фантастического роста партийных рядов, насчитывавших несколько тысяч особ Девятого сентября, но лишь спустя пять лет охвативших почти полмиллиона душ. Можно представить себе истинные намерения граждан, стремглав ринувшихся в партию.
Но в начале 50-х годов коммунистическая партия провела чистку своих рядов и стала руководствоваться определёнными критериями подбора новых членов. Эти правила ущемили нашу интеллигенцию. БКП по примеру КПСС питала большое недоверие к ней, точнее— ко всем, пытавшимся мыслить своей головой. Согласно одному из постановлений нам, инженерам, равно и управленцам предприятия, партийные билеты не полагались. Новички набирались исключительно из числа рабочих и бывших селян.
Точно по советскому примеру началось выдёргивание людей из глубокой провинции, или как у нас говорят, из низов— и расстановка их на руководящих должностях. Необразованные, полуграмотные и весьма интеллектуально бедные граждане в силу обычного кумовства или землячества внезапно оказывались на важных постах. Частенько по работе я сталкивался в невероятно посредственными и абсолютно профнепригодными директорами, начальниками управлений и министерских отделов. Мои коллеги ещё помнят ставшие притчами во языцех глупости, сказанные или сделанные ими. Неспособные решать по-настоящему сложные производственные вопросы, они оказались абсолютно покорными и слепыми орудиями своих покровителей. Предоставленные им условия далеко превзошли их провинциальные фантазии. Они получили власть распоряжаться судьбами людей, которые вчера едва ли стали говорить с ними. Они служили в люксовых кабинетах, получали модерновые жилища, пользовались привилегиями— они оказались чем-то. И всем этим они были обязаны партии. Без неё, в условиях нормального исторического развития, они бы навсегда остались там, откуда взошли. Поэтому они служили партии, т. е. её руководству, и держались за своё благополучие с одинаковой преданностью и фанатизмом.
Много раз я слышал искренние декларации, вроде: «Партия меня возвысила, партия меня сделала из ничего! Без неё я нуль!» Или: «Всё, что у меня есть, мне даёт партия». И это абсолютная правда. Одновременно эти люди служили примером прочим себе подобным. Подобно наполеоновским солдатам, «носившим маршальские жезлы в ранцах», множество болгарских граждан были одержимы карьеризмом. То была вторая, массовая, волна партийной коррупции. Первая волна было возвысила партийную аристократию.
Беда этой суеты в том, что производство меньше всего нуждалось в преданности партии. Станкам надобны не партийные лозунги, а умные головы и умелые руки. Сомнительные, новоиспечённые по партийной линии начальники, в какой-то степени сознававшие и чувствовавшие абсурдность своего положения, действовали исключительно в силу инстинкта самосохранения. Их главной и почти единственной целью на службе и в жизни оставались их властные должности и возможность подняться выше. Этому инстинкту подчинялись все их действия. Как некие индустриальные янычары, они сервильно и безропотно внимали всем указаниям свыше и сфанатическим упорством следовали им, вообще не считаясь с возможностями и реалиями. Долгие годы они вредили целым производственным комплексам своей некомпетентностью, отсутствием опыта и, самое важное— бесчестным эгоизмом. Остервенело желая достижений, они не шадили ни людей, ни технику, ни средства ради своих докладов в мнимых успехах, которые в конце концов оказывались или фальсификациями или пирровыми победами. В случае ответственности они боязливо прятались за спинами своих покровителей. Вспоминаю, как не единожды, и не дважды спорив с подобными начальниками, я с ужасом убеждался, что те вообще не знают, о чем идёт речь. Но их преданность и верность партии была важнее всего. Прошли многие годы, пока партия поняла, что эти верные и преданные граждание в сущности навредили экономике и стране гораздо больше, чем все настоящие и воображаемые враги. В армии, в милиции, в Государственной безопасности они выглядели неплохо, поскольку там от них не требовалось ничего, кроме рвения и преданности. Но в промышленности, в сельском хозяйстве, в торговле они были невозможны. Самые умные из них впрочем сразу ограждались хорошими и опытными советниками и специалистами, прислушивались к ним и, находя компромиссы между указаниями свыше и производственными возможностями, по крайней мере избегали больших ошибок.
Членство в партии было и осталось обязательным для важной службы. Как теперь, так и тогда всем более-менее важным чинам необходим был партийный билет. Выглядело очень странным то, что внезапно над специалистом оказывалось полуграмотное существо, умевшее лишь ставить подписи и важно кивать, не понимая ни слова из того, что ему говорили. Я вспомнил одного из немногих честных своих директоров. Тот было созвал нас, инженеров, к себе в кабинет и сказал нам примерно следующее:
«Скажу вам правду: я не знаю, зачем меня сюда назначили. У меня нет никакого представления о том, что и как вы делаете, и вообще я не знаю, как это выглядит. Но раз послали, мне надо сидеть. И я призываю вас, давайте так: каждому своё. Я буду директором, а вы продолжаете управлять производством, как знаете, как умеете— и не спрашивайте меня, поскольку ответить я ничего вам не могу!»
Она задержался у нас ненадолго. А был чрезвычайно учтив.
Но в общем, и это категорический факт, партия тогда превратилась в организацию амбициозных, но неквалифицированных людей, что заслуживает многих романов, и меня позже подвигло к литературным трудам. Оглядываясь вокруг, я видел, что почти все негодные инженеры и специалисты, неумелые руководители, плохие мастера являлись членами партии. Их объединяла не столько идеология, сколько горечь собственной неумелости, которая с лихвой компенсировалась привилениями партбилета. Я всегда думал и говорил, что мастерство-- это независимость, что трудолюбивый умелец волен духом, отчего непокорен. Способный человек не может быть членом дисциплинированной, покорной организации. Вместе с тем очень трудно создать союз способных люей. Будучи способными и самоуверенными, они никогда не достигают взаимного согласия, у них всегда найдутся возражения и останутся личные мнения. В то же время, самый прочный и самый согласный союз образуют непрофессионалы. Союз или партия даёт им то, чего в одиночку, самостоятельно они никогда бы не достигли. Возможности власти и привилегии компенсируют их неудачи и отсутствие талантов. Это особенно заметно в мире искусства, о чём позже.
Производственная практика дала мне достаточно примеров для этих выводов. Я наблюдал поведение новоназначенных работников. Они разыгрыали свою суть как по нотам. Честный и трудолюбивый работник совершенствовал профессиональные навыки и повышал свою квалификацию, его не интересовал партбилет. Но у такого себе не слишком обязательного работа не спорилась, а амбиции высились— и неизбежно взгляд и мысли его стремились к партийной организации, а затем я слышал, что его принимали в кандидаты. Среди нас, инженеров, даже ходила шутка: «Из Ивана выйдет хороший токарь, из Киро— сборщик, а из Христо— партиец». Ясно было, что Христо пришёл на на работу, а на службу. Затем мы замечали, как сомнительный Христо подвизается на профсоюзном или партийном поприще, как он загоняет людей на собрания, организует кружки, следит за отлынивающими от демонстраций, и наконец— сидящим в партином бюро с правом мешаться в нашу работу.
Но на нашем предприятии я видел и другой пример порчи властью. К нам из казармы (т.е. после армии,— прим. перев.) пришёл электротехник по фамилии Ангелов. Скромный, трудолюбивый сельский парень, как всякий человек, он понятно желал обеспечить лучшую жизнь себе и своей семье. Одной своей покладистстью и уживчивостью он оказался симпатичен всему партийному ркуоводству. И шеф, который стремился пополнить партийную организацию своими людьми, решил, что Ангелову непременно надо стать партийцем, и втащил его в партию. Оказавшись единственным партийцем во своём отделе, он моментально занял место начальника отдела, не соответствующее его опыту. Но первая властная должность разожгла тайные амбиции парня. Он совсем забросил свою постылую работу и с головой окунулся в бесноватую общественную деятельность. Через два года он стал членом партийного бюро, ещё через год— партийным секретарём, членом районного комитета и т. д. Приятная, открытая физиономия парня волшебным образом изменилась. Черты его посуровевшего, теперь грубого лица, оплыли. Он приобрёл навык классического партийного руководителя: когда говорил, не смотрел людям в глаза, когда слушал, не слышал, а говорил лишь то, что ему полагалось. Кроткие его манеры тоже претерпели полное преображение. Он стал властным, категоричным, пользовался грубыми выражениями, ругал рабочих и относился к ним с подчёркнутым презрением. Одновременно он сервильно кланялся всякому важному начальнику, всегда соглашался с мнением вышестоящего и плёл удивительную сеть связей и знакомств. Он доносил на нагего директора в район, после доносил на людей из района в министерство, заводил тьму интриг и игр, был просто чудесен в этом внезапном зареве странного таланта. Он выступал с эффективными на словах инициативами, о которых писали в газетах, он принимал громогласные обязательства на торжественных собраниях, он по самым лучшим рецептам делал свою карьеру. И он её совершил. Ещё при мне наше предприятие стало тесным для этого беспринципного и неутомимого пробивного деятеля— и новые друзья воздвигли его куда-то повыше.
Годы спустя этот Ангелов стал прототипом образа одного из главных героев моего романа «Мужчины». Тогда большинство критиков посчитали его моим открытием. И я всё думаю, что его типаж был одним из самых навязчивых наших попутчиков в той жизни.

перевод с болгарского Айдына Тарика