Каждый раз по разным поводам рассматривая забавы людей верхушки, с которыми у нас отождествляется режим, я не могу избавиться от мысли о детках, играющих в государство. Вспомните сами, как лица обычных детей приобретают такие неестественно торжественные и важные выражения, как их руки делают величественно-смешные жесты, в голоски их тужатся, выкликая помпезное: «Я это Болгария» или «Я это Аргентина». Ради пущей достоверности игры своей дети стартельно имитируют воображаемые ими уверенные манеры взрослых государственников, они с превеликой серьёзностью обмениваются территориями, объявляют войны, ведут сражения. Одновременно детская комната представляет возможность выразить её обитателям их воображаемую власть и силу разными фантазиями вроде «был бы Я Царём, построил бы самый большой Дворец в мире», или "… я перенесу столицу Болгарии в село" или "… вымощу золотом площадь перед нашим домом". На миру дети желают выглядеть неотразимо, так, чтобы все их видели, признавали и преклонялись перед ними. Может быть, эти фантазии по-своему объяснимы, будучи связаны с постоянным пренебрежением взрослых «детскими выдумками».
А теперь представьте себе, что этакая детка выросла, но сохранила в душе комплекс неутолённых грёз и фантазий девятилетки, сберегла ребяческое желание демонстрировать силу и власть, непрестанно бравировать собственным превосходством. Представьте себе также, что инстинкты 50-летнего гражданина остались на прежнем детском уровне— и вы согласитесь, что тот и впрямь захочет «перенести столицу Болгарии в село» или устроить себе мостовую из золота". Дети не знают и не интересуются ценой осуществления фантазий. Они не представляют себе, за чей счёт льётся золотая плитка, им невдомёк, что может быть миллионы людей надо избавить от голода и страданий. Для них всё как в сказке. Представьте себе, что лично вы родились в Златице, детство своё проводите с овечками и коровками, на свежайшем запашном балканском воздухе, среди красивой и вольной природы. Но вам узко счастье ваше, вы не замечаете окружающей вас естественной красоты. Более того, ваша плебейская натура страдает оттого, что отец ваш, как и все ваши родные— обычный селянин, что в их обычной трудовой жизни нет ничего героического и великого. Даже то, что они производят в своих мандрах (овечья доильня и цех,— прим. перев.) самый лучший в стране овечий сыр (кашкавал, плотный творог), вас угнетает, поскольку грёзите о чем-то совсем ином, супертехническом и блестящем, например— о строительстве ракет или дредноутов, о фосфоресцирующих автобанах, о лебедином озере и стеклянных палатах для вашей милости… и т. д. Но пиком вашей мечты есть час вашего явления перед вашими бывшими земляками в качестве всевластного султана, когда вы им круто покажете, сколь высоко изволили забраться, и час раздачи милостей, и торжественная речь перед народом:
«Долой ваш кашкавал! Я пришёл освободить вас от проклятых мандр— и отныне впредь вы станете качать мёд, или работать на компьютерах, или собирать электронные платы! Я изменю вашу жизнь!»
Сказано— сделано. Маленький сельский майдан («мегдан», площадь) становится «площадью революции», старая корчмушка развалена, дабы на её месте воздвигнуть внушительное здание библиотеки, где ваши портреты засмотрят со всех стен. Вы строите мотель, хоть не найдутся для него постояльцы, ведь дорога худа. Поэтому вы строите автотрассу. Вы возводите и кафе-бар — пусть ваши земляки не любят кафе, но название такое модерновое. Затем вы бросаетесь строить завод, коим фактически желаете изменить историю… Не важно, что станет производить этот завод, какова будет его экономическая эффективность, а также его влияние на окружающую среду— важно его построить, поскольку он— ваш личный прижизненный памятник, и посмертный тоже, для всеобщей памяти… И вы ни на миг не задумываетесь, что вся эта деятельность ради личного бессмертия, вся эта демонстрация личного превосхоства оплачивается не вами, а за счёт бывших сыроваров. И даже больше: никому не нужен был ни ваш мотель, ни ваш кафе-бар, ничто розданных вами милостей. Никто вас не просил осуществлять ваши детские мечты за чужой счёт, поскольку, пусть вам и не было счастья на Балканах, но здесь жили многие счастливцы, которым улыбались не ваши мечты, а их собственные задумки.
Большинство читателей догадалось, что я только что почти буквально рассказал историю возникновения медного завода у Златицы и Пирдопа. Червенков возжелал изменить лицо малой своей родины— и ничто не смогло остановить его. Это предприятие— пример ярчайшего индустриального абсурда. Каждый студент-политехник знает, что для выбора места постройки завода необходимы три условия: близость источника энергии, близость источника сырья, удобный транспорт. Ни одно из этих условий не было принято во время проектирования будушего предприятия. До открытия месторождения медной руды в Панагюрище заводу приходилось работать на импортном сырье. Энергетическая проблема доселе нерешена, а Подбалканскую железную дорогу пришлось достроить— ради чего? В результате сочетания самых неблагоприятных производственных факторов цена продукции завода оказалась в несколько раз выше мировой. Одно время здешний медный купорос (синий камень) был примерно в 7 раз дороже югославского. Работа предприятия чудовищно навредила окружающей его природной среде. Постоянные потоки двуокиси серы и других газов испортили некогда чистый воздух этого чудесного края. Один из естественнейших скотоводческих районов был сразу и навсегда уничтожен. Возможно, Червенков мог бы написать в своей автобиографии, что он навсегда изменил лицо своего края. Но даже если он ничего не напишет, жтот чудовищный исполин, опыляющий ядовитыми газами Златицу и Пирдоп останется самым удачным памятником отвратительной эпохи. 
Но игра в государство, которой увлечены не один и не два самобессмертящих вождя, продолжает громоздить нелепицы в стране. Явно плодом инфантильной фантазии является самый грозный, пуше любой нашей крепости, комплекс зданий в центре Софии. Нет гостя Софии, нет человека с неизвращённым вкусом, которого бы не ошарашила сия простацкая демонстрация безвкусицы. Советские вожди Болгарии не успели перенести Москву-реку к Павлово, но им удалось доставить кремлёвскую стужу и помпезность на место Торговой, самой улыбчивой софийской улицы. Беда в том, что партийный дом, этот назойливый монумент, был спроектирован с учётом возможной атомной бомбардировки. Будущим поколениям софийцев придётся мириться с присутствием этой массивнейшей бетонной коробки.
Десять лет назад я часто посещал в Габрово. В десяти километрах на поъезде от города, по левую сторону есть такая местность Градины (фруктовые сады). Помню, как я был поражён, когда местные руководители впервые пригласили меня отужинать. Там был устроен пышный парк со специально ухоженными цветами и деревьями, с настланными аллеями, с искусственно освещёнными скрытыми лампами прудами, и где-то посреди его находился модерновый ресторан. А в нём оказалась специальная, богато декорированая зала, которая всегда была на замке. Когда я спросил управляющего, почему они не сервируют в ней, тот мне сказал, что её открывают лишь для товарища Райко Дамянова, что она для него. Весь этот комплекс воплотил идею Райко Дамянова, ради его личного бессмертия в назидание землякам. Мне могут возразить, что в нет ничего плохого в подобном красивом воздаянии руководителем страны сыновьего долга своей малой родине. Я бы согласился с подобным оправданием, если товарищи оплачивали красивые жесты из собственных карманов. Но мы имеем в наличии недопустимый расход государственных средств в угоду местным интересам, и демонстрацию спеси различных руководителей. Или как говорят, чужой лепёшкой своего поминай. Некогда на радость своим землякам деды наши строили чешмы (водопроводные сооружения с кранами), чтобы высечь на них свои имена, они сами платили за это, или делали их своими руками. И поэтому я считаю щедрые жесты современных госудаственных руководителей не выражением их благородства, а напротив— злоупотреблением и расхищением общественных средств.
В былые годы, стоило вечером с Витоши окинуть взглядом усеянную огоньками Софию, на севере её в глаза каждому бросалась группа необычайно мощных, почти прожекторных огней. Каждый мог подумать, что там находится какой-то завод, работающий днём и ночью. На самом дете так выглядел родимый квартал министра внутренних дел и члена Политбюро Георги Цанкова, по чьей инициативе, ради его личной славы в годы строгой экономии электроэнергии, она щедро распылялась на освещение почти безлюдных по ночам улиц. Неважно то, что в то же время густонаселённые районы Софии тонули в темноте, что люди не могли пользоваться электороплитками и утюгами в часы пиковой нагрузки в сети, и т. д.
Эта трогательная деятельность разных руководителей на благо родных им мест, на благо улиц, майданов, садов или полей стала характерной чертой нашего партийного или государственного руководителя. В известной степени она демагогична, ведь «человек позаботился не о себе, а о народе, из которого вышел». Большие или меньшие их величества постарались увековечить собственные имена посредством асфальтированных улиц, тех или иных сооружений, которые, хоть и не особенно необходимые, воздвигались в честь и во славу признательных сыновей. По инициативе Митко Григорова было сооружено здание библиотеки и дома культуры в квартале Ивана Вазова, в котором по краиней мене в моё время не было никакой надобности.
Но я думаю, что чемпионом любви к родному краю является нынешний председатель Государственного совета Тодор Живков. Похоже, Правец, его малая родина— самое благоустроенное село в стране. Масса средств была выброшена, чтоб превратить это никакое село в нечто показное, чуть ли не музейное село, чья единственная заслуга в болгарской истории— рождение Тодора Живкова. Я не могу себе представить, сколько средств было истрачено на тамошний мотель, на асфальтирование, суперэлектрификацию, общественное строилельство и т. д., но я уверен, что многие другие сёла были ограблены в пользу этого. Тому же Тодору Живкову обязаны социалистические фавориты— Ботевград и его окрестности, где была вложена масса средств в городское и промышленное строительство. Вспоминаю учёных-физиков Софии, клявших строящийся Завод полупроводников в Ботевграде, где их затем вынудили работать. Почти как медный завод Сервенкова, тот был сработан, как говорится, ни селу, ни городу. Но к несчастью столицы, председатель Государственного совета появился на свет не в её пределах. По праву его малой родины Ботевград с окрестностями являются самым привилегированным районом страны. 
У меня нет возможности глубще и шире исследовать настолько распространённое явление, как растрата общественных средств на увековечение сентиментальных чувств того или иного руководителя. Надо сказать, что оно ешё более распространено в среде мастных, окружных партийных руководителей, которые всячески проихорашивают «свои» кварталы, сёла и улицы за счёт остальных. Но крайне субьективное и неоправданное распыление государственных денег касается не одних малых родин, но и других начинаний. Я помню, как один важный министр влюбился в одну флейтистку. Конечно, та попросила его создать ей специальный оркестр-- и товарищ министр вполне серьёзно обратился с таким предложением в Комитет по искусству и культуре. Вы скажете, что такое было во времена Франца-Иосифа Первого или Николая Первого. Но разница в том, что тогда дворяне содержали свои оркестры за свои деньги. 
И снова, как в истории с софийским морем, спросить не с кого, поскольку нет гражданской совести, которая бы возмутилась. То, что в демократическом обществе невозможно, у нас сплошь и рядом.

перевод с болгарского Айдына Тарика