Категория: проза

Георги Марков, "Заочные репортажи из Болгарии". Из "Записано мимоходом", две заметки

Сулё и Пулё

Было время когда советских гостей в Болгарии холодно принимала даже столь казённая организация, как Союз писателей. Особенно— бывших сталинистов или настоящих просталинцев, например, из круга известного архисталиниста Кочетова. Но в силу некой договорённости в Болгарию прибыл с официальным визитом один советский партийный функционер из тех, которые заняты литературой и почему-то называют себя писателями. Человек, посланный Кочетовым. Согласно протоколу Союз болгарских писателей должен был виделить гостю спутника. Но услышав фамилию визитёра (которую, я верю, теперь прочно забыта) и то, что он близок к сталинистам, буквально никто из из болгарских писателей не пожелал ему услужить. Даже столь записной хлебосол и тамада, как бай Ангел Тодоров посчитал унизительным для себя помощь советскому гостю. Союзное руководство оказалось в довольно деликатном положении когда последняя его надежда, прежде охотно принимавший гостей Серафим Северняк, отклонил предложение. Отчаявшись, отдел зарубежных связей обратился к писавшему стихи Мишо Маринову, молодому человеку, работавшему в то время на радио и любителю спиртного.

И вот в среду советский гость с Мишкой оказались в Клубе журналистов за специально заказанным столом. Несмотря на то, что свободных мест не было, никто к ним не присоединился. Будучи не в своей тарелке, Мишка погрузился в молчание и знай наливал себе. А советский гость, казалось, не ощущавший всеобщего отчуждения так и старался завязать некую партийную беседу со своим спутником. Вдвоём они выглядели замечательно.

Итак, гость говорит:
«Тавариш Маринов, я думаю, что тавариш Стоян Даскалов как писатель был замечательно явление…» (здесь и далее— орфография автора,-- прим. перев.)
От его восторга, вызванного Ст. Ц. Дс. Мишка только потянулся к своей чаше. 
Оставшись без ответа, гость удивлённо смолк. Но вскоре он снова попытался завязать беседу о болгарских литературных достижениях...
«Тавариш Маринов, я считаю конечно, тавариш Лиляна Стефанова за наша, талантливая поетеса… Стихи у нея звучные и красивые…»
В этот раз Мишка внимательно рассмотрел гостя, словно подумал, что тот издевается над ним. Но и в этот раз он ничего не сказал.
А разговорчивый советский гражданин продолал изливать свой восторг как одним лишь наличием пишущих болгар, которые, может быть, и вправду угождали его партийному вкусу, но при этом едва ли кем-то воспринимальсь всерьёз в болгарской вотчине...
  «Тавариш Маринов… — в третий раз гость попытался поделиться своими литературными пристрастиями, — я думаю, что тавариш Андрей Гуляшки…»  И тут терпение Мишки Маринова лопнуло. Он строго взглянул на своего визави-- и довольно грубо отрезал ему по-болгарско-русски: «Дарагой Иван Петрович… пийте, пажалусти, своего вино и не занимайте меня със сулями-пулями!»

перевод с болгарского Айдына Тарика


Мотыга

Сельская бакалея на площади в Драгалевцах. Ещё рано, а внутри уже собралась очередь из пяти-шести душ. Они молчаливо ждут у длинного прилавка. Продавшица—темнокосая, симпатичная драгалевкая невеста, чьё имя я запамятовал-- то ли Гена, то ли Дена. Она очень проворна и обычно быстро справляется с любыми очередями. Редкость в социалистической торговле. Но ещё замечательнее её отношение к покупателям. Она встречает каждого с сердечной улыбкой-- и человек чувствует исчезнувшее тепло старого села. 
За мною становится ещё несколько новичков. Очередь молчит— и я догадываюсь, что все тут нездешние. «Дачники», или ещё злее —«пришлые», как нас бывает зовут в корчме здешние жители. Даже оказавшись в душевной атмосфере бакалейной лавки, мы перебрасываемся сухим «здрасти»—и замыкаемся во своих важно-молчаливых персонах. Вероятно, нам нечего сказать. Единственный голос прощавщицы звучит мягко, почти ласково. 
  Внезапно я слышу сильные, чеканные удары по мостовой. Затем появляется маленькая, чуть сгорбившаяся бабушка—мне кажется, она живёт на нижней стороне площади. Как обычно, на ней тёмный, старомодный сукман, древний кожушок без рукавов и чёрная платок. Зато она обута в совсем новые светло-коричневые сандалии. Она входит столь напористо, словно с кем-то тут собралась свести счёты. Сильно стуча клюкой по полу, без оглядки, нисколько не обращая на нас внимания, обходит всю очередь— и бесцеремонно становится впереди всех, напротив продавщицы, которая прекращает обслуживание очередного клиента и даже немного отталкивает его назад.
— Добрый день, девушка!— повелительным тоном обращается она к Дене. —Дай мне на два лева халвы.
  Продавшица радушно улыбается бабушке, и смотрит на нас, давая понять, что та имеет право без очереди. Явно они добрые знакомые. 
— Что ты так рано за халвой, баба Мара?
— Вот так!— лихо наотмашь рубит бабушка. —Полегчало мне… и захотелось вкусного покушать!
— Чем ты хворала, что тебе полегчало?— расспрашивает Дена и открывает пятикилограммовый пак кунжутной халвы.
Бабушка отставляет клюку, кладёт локти на прилавок —и только теперь я вижу лицо её, округлое, почти без морщин, решительное, и её синие глазки. Мне кажется, что за внешней суровостью, за приказным голосом и грубыми манерами скрывается в сущности добрый человек. Похоже, ей семьдесят лет, но не удивительно, если-- восемьдесят пять. Местные жители, и особенно женщины, живут долго. 
  — Скажу тебе сестра, как я наработалась, не поверишь!— заводит баба Бара, устремляя взгляд то в лицо Дены, то на режущие халву руки её. Она демонстративно нисколько не замечает нашего присутствия. Словно одни они вдвоём в бакалее. — Как управилась я утром с коровой, так мне тошно, так мне тяжко стало… и на ссору меня потянуло… и мучит, трясёт меня… Повертелась я дома туда-сюда— ни живой души. Сын на работе в городе, сноха в кооперативе, дети в школе… ни собаки, ни кошки, не с кем словом перекинуться… А меня прёт изнутри, хоть тресни… И знаешь, что я сделала? —бабушка опирается на клюку, многозначительно посматривает на Дену, внезапно тонко и пронзительно смеётся, и продолжает. —Схватила я мотыгу, да и забросила её во двор соседки… этим новым, пришлым… затем перевалилась я за тын, отошла к воротам, да как крикну: «Девушки-и-и-и, вон те украли мою мотыгу!» Та женщина вышла и растерялась! А я как попёрла… кричала, кляла, кричала, кляла… вы же украли мою мотыгу, что вам копать ею?! разбойники и крохоборы, как вам не стыдно, грешно красть чужие мотыги… кричала, кричала, пока горло у меня не пересохло… и скажу тебе, сестра, полегчало мне на душе… забрала я свою мотыгу… а теперь дай мне на два лева халвы!

перевод с болгарского Айдына Тарика

Обсудить у себя 0
Комментарии (0)
Чтобы комментировать надо зарегистрироваться или если вы уже регистрировались войти в свой аккаунт.