Учитель смотрел, как удаляется это пузатое тело. Всё ему опротивело. Ему показалось, что те вошли к девушке— и кто знает, что сталось. 
«От них можно ждать всего! Всего!» —он сразу ухватился за эту мысль, прозрел ужас, который она испытала, и поспешил вниз.
Схождение оказалось гораздо более мучительным; отвыкшие от долгого хождения колени его дрожали; ему казалось, что он едва когда-нибудь доберётся до санатория. И по мере приближения его воображение раскидывало одну за другой идиотские картины, на которых чудесная головка девушки утопала в обьятиях Педро или Доктора… От сильной усталости или от напряжения в сотне метра от санатория он не удержвлся на ногах и опустился на траву. Он едва мог перевести дух, его виски пульсировали на разрыв, ему становилось хуже. Влажный запах травы и хвойного леса обьял его и постепенно влёк в забытьё; он забывался, забывался плавно, словно засыпа`л…
Очнулся он очень поздно. Уже смеркалось. Он увидел вблизи большую лампу над входом. Окна всех обитаемых палат светились. В седьмой было темно. Учитель припомнил своё путешествие и расчувствовался.
«Как хорошо было бы, умри я там!»— сказал он себе, одержимый жалостью к себе и сентиментальнейшим ощущением оставленности, одиночества. Он собрался с намерением пойти лечь, закрыться во своей палате и больше не выходить. На лестнице он вспомнил, что его очередь войти к девушке.
«Зачем же я не вошёл?— сказал он себе, припомнив грязненькое замечание управляющего. — Что с того, пусть она и общая! Всё общее, а мы безумно силимся постоянно быть отдельными и подчёркиваем свою особость, но всё остаётся общим!»
Так было с ним всегда. Он мог оправдать всё, что ни приходило ему на ум.
Он вошёл в трапезную. Другие ужинали. Немой с подозрением рассмотрел его и подал ему картофельный суп и консервированную фасоль с мясом. Учитель не ел, а глотал. Ему не терпелось узнать, что случилось между больными и девушкой. И вот в нём снова проявилось нечто вполне знакомое— желание каким-то образом провести всех, блеснуть надо всеми, вызывать их жаджду, голод, починить их. Настало время его наката его дерзости.
Она нешёл их в холле. Камин горел, и Гобратый подбрасывал дрова. Радио издавало глупую салонную музыку, но Доктор спокойно сидел в кресле и не вставал, чтобы утишить её. Педро ломал голову над очередным своим пасьянсом. Обыкновенно дремлющий Философ возбужнённо прогуливался вдоль кактусов и часто выходил на террасу. Акрабов рассказывал свои бесконечные швейцарские истории с продолжением.
— О-хо! — выкрикнул он Учителю. — Ты выпал очереди стражи и остаёшься на вторую смену, на завтра, поскольку теперь Немой стережёт её!
Лицемерно любезный Учитель улыбнулся:
— Каждому своя доля!
— Где ты был?— спроси его Горбатый.
— На свидании!— не дрогнув, бросил Учитель и вдохновился своим самообладанием. Другие посматривали на него с тусклым интересом.
— А? — Акрабов состроил удивлённую мину.
— Одна моя близкая...— наигранно вяло сказал Учитель с наскоказа Учителя. — А вы что делали?
— Спроси господ, а я только утром смогу доложить— сказал Акрабов.
Господа, т.е. Доктор, Педро и Философ, молчали.
— Аппетитная жёнушка!— сказал Акрабов. — Жаль, что не желает выйти, стало бы очень весело!
— Наше не пропадает!— поддакнул Горбатый.
Вдруг Педро вскочил, ударил кулаком по столику с картами, которые разлетелись, и выкрикнул:
— Довольно вам болтать!
— Ну и ну!— рассмеялся Акрабов. — Снова температура скачет?
Педро гневно посмотрел на него, а затем вышел, сильно хлопнув дверью.
— Э, да скажите вы, как было?— настаивал землевладелец, обратившись к оставшимся двоим. —Если хотите, и я завтра вам расскажу!
Ни Философ, ни Доктор не обратили на него внимания.
— По мне— сказал Учитель — вы ничего не сделали! Вижу по вашим глазам!
— Ты мог бы привести твою знакомую, с которой был на свидании, если непременно жаждешь, чтобы мы что-то сделали!— внезапно огрызнулся ему Доктор.
— Кто вас знает!— издевательским тоном в своё удовольствие продолжил Учитель. — Похоже, вы уже давно ни на что не способны!
И вот Философ не выдержал. Он взял свой халат и быстро ушел.
— Что вы молчите, любовника?! — выкрикнул Учитель вослед ему. — Вам наперегонки хотелось, а теперь молчите?
Акрабов хихикал. Его поддержка была приятна Учителю.
И Доктор встал.
— Я ничего не желаю слышать от человека, живущего на милостыню! — он с презрением взглянул на Учителя и добавил.— Мазила!
Учитель обезумел.
— Все вы мазилки!— рявкнул он в лицо Доктору. — Ведь Педро всю жизнь пачкал свом телом, Философ— своим умом, а ты— своей душой! И теперь вы пыжитесь передо мной?! Мне плевать на ваши морды! Не желаю вас слышать! Предпочитаю Акрабова,— он указал на него — поскольку он ясен!
— Так и есть!— резюмировал Акрабов.
В притолоке Доктор оглянулся и невозмутимо бросил:
— Тогда приятной компании!
Он видно знал, насколько болезненно переживал Учитель его причисление к Акрабову.
Через миг и Горбатый смущённо юркнул вон.
— Мне лечь бы!— сказал он.
— Продолжим портрет!— предложил Акрабов.
Учитель был не способен ни на что другое, кроме ругани. Он буквально взорвался, шагал как сумасшедший и высказывал все страшные и грязные слова, которые ему приходили в голову.
— Это я мазила?!— кричал он. — Да я тут в общем единственный почтенный человек! Философ— умственный убийца, гад, не хотел ли он довести нас до взаимного пожирания?! Гаже Доктора я никого не знаю— ах, эти гнусные нувориши…
Наконец он сел у камина. Учитель дрожал от холода.
— Странно — сказал Акрабов. — Что сталось между ними и женщиной?! И почему она не выходит? Но мы утром выправим положение! Если я её внимательно рассмотрел, это роскошная женщина, увидишь… она с огоньком…
Учитель молчал. Он чувствовал себя бесконечно униженным и отвергнутым. Не его оставили не одного: ему пришлось слушать Акрабова.
— Странно — сказал Акрабов. — Что сталось между ними и женщиной?! И почему она не выходит? Но мы утром выправим положение! Если я её внимательно рассмотрел, это роскошная женщина, увидишь… она с огоньком…
Учитель молчал. Он чувствовал себя бесконечно униженным и отвергнутым. Не его оставили не одного: ему пришлось слушать Акрабова.
И он убрался во свою палату. Но не мог уснуть. Ему не лежалось в постели.
«А если я теперь приду к ней?!“— спросил он себя и представил, что она правда принимает его, что завтра утром она придёт с ним в холл, что она верно станет его. Таким мог быть его триумф. Он взволновался, он уже видел изумлённые лица других, завистливые их взгляды, слышал сплетни о себе —и в общем жизнь его завершалась великолепным финалом. Трогательной любовью с этой красавицей в последний год, последний месяц, до последнего дня…
Он вышал на цыпочках, испытал все двери по пути и даже зашёл в другое крыло. Возвращаясь, он останавливался за каждой дверью и вслушивался. Казалось, все утихли.
Дверь седьмой палаты отворилась вторым ключом.
В ночное время лампы в коридоре оставались гореть. Этот свет проникал в палаты настолько, что в них можно было читать.
Женщина спала почти в той же позе, в которой Учитель увидел её впервые. Он приблизился к ней. В полумраке она выглядела еще краше. Он хотел поцеловать её, только коснуться её, и протянул руку, но тут же отдёрнул их.
»Отчего я боюсь?— спросил он себя. — Что может случиться? Что? Ничего!"
С подобным рассуждением он всегда казался себе бесконечно дерзким. Он снова протянул руку и погладил её лицо. Он ощутил горящую и нежную кожу, её тепло потрясло его. Ладонью он коснулся её волос и гладил их, приговаривая:
«Что может случиться со мной?! Что?!»
Она всё спала. Решив разбудить незнакомку, он склонился над нею.
В этот миг где-то внизу хлопнула дверь. Учитель испуганно отшатнулся, тронулся к на выход. Ему пришло на ум, что кто-то другой идёт сюда с теми же намерениями. Поэтому от отошёл к окну и застеклённой двери на террасу и тихо отдёрнул занавеску. Затем он вышел вон. Явно снизу кто-то шёл. По походке казалось, что это был Педро. Учитель метнулся юркнул на террасу. Он затаился в конце её и время от времени поглядывал в окно седьмой палаты с распахнутыми занавесками. Его лихорадило от ночного холода.
Он не ошибся. В палату вошёл Педро. Учитель приник лбом к окну, ожидая увидеть некую вполне пикантную сцену. Этот взрывной и безумный испанец был способен на всё. Педро подтянул один из округлых, белых стульев и сел за кроватью, положив руки на железную раму. Учитель удивился, ему очень хотелось видеть лицо Педро, но тот сидел неподвижно, замотревшись на девушку, которая крепко спала.

перевод с болгарского Айдына Тарика