Георги Марков, «Санаторий д-ра Господова». Повесть. Отрывок седьмой
«Зачем он вошёл? Чего хочет? Что он думает сделать?“— спрашивал себя Учитель.
Педро будто вознамерился ничего не делать. Он сидел облокотившись на рамку и смотрел вперёд.
Внезапно дверь открылась и в палату бесшумно вошёл Доктор.
— Хм! —сказал Учитель. — Гляди какие христиане!
Доктор поразился увидев Педро у кровати.
— И ты здесь?— спросил он.
— Сам видишь!— Педро не оглянулся на него.
Через открытую форточку двери слова их слышались вполне ясно.
— Я хотел её увидеть!— добавил Педро посте краткой паузы.
Доктор взял другой стул и сел вблизи изголовья. Он держал голову повернутой в сторону.
»С губ моих слетают облака бацилл, которые видны невооружённым глазом".
Затем он сунул руку под одеяло, осторожно откинул его и коснулся пальцами правого запястья её руки, чтобы измерить пульс.
— Ты за этим пришёл?— спросил его Педро трезвым голосом.
— Да— ответил Доктор. — Ей нисколько не лучше…
— И ты думаешь её лечить?
— Нет… —Доктор выглядел необычайно кротким. —Я беспокоюсь тем, что её всё плохо… — он всё держал свои пальцы на пульсе.
Педро резко обернулся:
— Ты лжёшь!
Глаза его блестели в полумраке, он повысил голос:
— Переломаю руки всем, кто её тронет!
Учитель затаил дыхание. Вот Доктор возьмёт бросит одну из своих гадких шпилек. Учитель наблюдал его лицо.
— Её всё так же плохо!— тихо сказал он и накрыл одеялом её руку. — Тут её вообще не лечат. Есть нечто грязное в этой истории!
Педро молчал.
— Словно они заинтересованы в её скорейшей смерти!— добавил Доктор. —Она потеряла много крови…
— Завтра я поговорю с управляющим!— снова послышался голос Педро. —И если… он меня запомнит!— он, выглядело, сомневался в Докторе, отчего добавил: «Но я никому не позволю тронут её».
Учитель презрительно улыбнулся. Всё это было неприятно ему: всё равно, девушка была его, но откуда-то вынырнул этот самонадеянный красавец, и отобирал её.
Доктор вёл себя необычнайно вежливо, вовсе не по своему характеру, столь тихим и внимательным он никогда прежде не был.
— Не странно ли то...— он всё размышлял вслух.—… что только теперь она прибыла к нам, и что это может быть последняя женщина, которую мы видим?
— Для меня она последняя!— отрезал Педро.
— А может быть, первая?— после краткого молчания добавил Доктор.
— Первая! — Педро не мог его понять. Вдруг его осенило. — Может быть, первая!
В палату ввалился ещё один человек, Философ. Учитель рисования заметил его сущение присутствием двоих посторонних. Затем он обошёл кровать и стал с другой её, с правой стороны.
— А ты зачем пришёл?— с неприязнью спросил его Педро.
— Затем же, что и мы!— вместо него ответил Доктор.
Философ молчал. Став спиной к Педро, он сосредоточенно и заботливо смотрел на девушку.
— Никто из вас не пришёл сюда за тем, ради чего здесь! —сказал Педро.
— Каждый тут сам по себе!— промолвил Философ и добавил. —а никогда не видел такое лицо, и не продполагал, что оно может существовать!
— Тебе она нравится?— спросил его Доктор.
— Вопрос не в этом...— ответил Философ. — Видите ли, тут есть нечто совсем иное…
— Ты меня удивляешь, господин Философ!— сказал Доктор.
— Больше я не желаю видеть вас здесь!— снова откликнулся Педро. — Не хочу, чтобы кто-то из вас переступал это порог и портил этот воздух!
— А ты его не портишь?— спокойно спросил Доктор.
— Нет! Нет! Вы ничего не знаете, ничего не можете представить себе. Я предчувствовал, как нечто готовится для меня, именно для меня. Господь сказал: «Пусть Педро прозреет и увидит то, что никогда прежде не мог постичь, ведь Педро думал, что он имел всё!»
«Господи, — слушая их разговор, прошептал Учитель— они совсем ошалели! Эти записные негодяи пытаются получить прощение за свои грехи, или это их последнее заблуждение!»
Он так недавидел их, что ему хотелось, выломав дверь, ввалиться к ним.
Всё держа руки на раме, Педро говорил:
— Поймите вы, что эта женщина не просто женщина, она не такая, как все! Не может настолько красивая женщина появиться у нас!
— Она есть нечто совсем независимое от нас!— странным тоном изрёк Философ. — Мы вольны смотреть на неё только с позволенного нам ею расстояния!
Доктор обратился к нему. Губы его расплылись в тоскливой улыбке.
— Боюсь,—сказал он —что расстояние между нами и нею огромно, и что очень скоро мы потеряем её из виду!
— Я не верю тебе!— сдержанно воскликнул Педро. — Взгляни на неё. Не могу представить себе, что её не станет! Я— да! Ты — да! Философ— да! Но она?! Если на земле останется один-единственный человек, то это будет она!
И Философ, и Доктора оглянулись на него. Учитель рисования не мог различить их взгляды, может быть— растерянные, или —удивлённые, но голос этого пьяницы отозвался эхом их голосов. В этот миг Учитель захотел оказаться на месте Педро. Он всегда желал осуществить то, что другим удавалось лучше.
— Если бы немного раньше— тихо начал Доктор— я встретил такую женщину, я бы женился на ней и не появился здесь! Верно не появился бы! Встреть я её! Такая женщина обязывает жить! Кто знает, — он склонился над нею— может, мы и расстанемся!
— А мне было всё равно,— сказал Педро — жить или умереть, всё равно! Но теперь я знаю, что останусь! Увидев её, я знаю, что останусь! — он говорил трепетно, неслыханным прежде голосом ученика, который впервые объясняется в любви и воодушевлён каждым подходящим словом.
И вот откликнулся Философ:
— Она не только та, что мы выдим! Она есть нечто совсем иное!
— Я знаю!— бросил Доктор. —Поэтому её держат взаперти!
— Они бюьтся, войны ведут, гады!— выразительно сказал Педро. —Они стреляют! В кого? В женщину!
В его голосе не было гнева и мести. Он обернулся к Доктору:
— Ты думаешь, что этой ночью с ней что-то может произойти?
— Не знаю… — Доктор рассматривал её. —Мне кажется, что это неизбежно!
— Ах, этот мерзавец!— воскликнул Педро в адрес управляющего. — Не лучше ли нам постараться разбудить её?
— Нет, —рассудил Доктор — лучше пусть спит...
Дверь снова отворилась— и на пороге показался Горбатый. Он очевидно не ожидал кого-нибудь застать здесь.
— Я пришёл, чтобы...— пропямлил он, несколько испунанный троими мужчинами, которые, накинув халаты, выглядели внушительными и таинственными, как некое мистическое общество.
Те лишь мельком взглянули на него.
— Надо кому-то из нас остаться тут до утра!— пытливо глядя на них, сказал Педро.— Всё может случиться!
Он явно не желал, чтобы дежурил Доктор или Философ.
— Я останусь!— сказал Горбатый. —Мне не спится!
Трое засмотрелись на него.
«Горбатый это сама Честность, только горбатая!»— говаривал Доктор.
— Останься!— Педро приподнялся со своего места. — Пока рассветёт!
Они вышли. Учитель тихо рассмеялся.
Горбатый присел у кровати и охватил свою большую безобразную голову руками, глупо улыбчивый и печальный.
Учитель истерически смеялся, он шёл по большой террасе и смеялся. Издалека его можно было принять за чёрта, который подсматривает в окна и ждёт схватить и унести с собой душу какого-то умирающего.
Ему було всё равно, увидели они его, или вдруг увидят.
— Ах, вот я её умыкну у них из-под носа!— развеселившись, приговаривал он. — У этих любовников, у этих болванов я её утащу из-под носа!
Он злобно вспоминал патетические и сентиментальные слова, которые молвили было они в ногах спящей девушки. А также то, что эти исполненные взаимной ненависти мужчины необъяснимо соблизились, а его одного оставили за бортом.
В три часа утра доктор Господов, дав дежурные наставления Немому, снова умчался на охоту.
— Чёрт её побери!— негромко ругнуося он, прежде тронуться. — Так или иначе, она умрёт, лучше бы она поскорее скончалась! Увидишь, ещё беда мне нагрянет! Смотри, чтоб эти типы не пронюхали!
В ту ночь после сильной перестрелки двое вооружённых мужчин вломились было в санаторий и заставили его принять тяжело раненую девушку, которую они принесли на руках. Они были из разбитого партизанского отряда, который уходил вверх в горы. До смерти испуганный доктор Господов-младшиё не посмел им возразить. А они предупредили его, дескать, если с девушкой что случится, то он ответит своей головой. Когда они ушли, он наскоро осмотрел нежеланную пациентку и с облегчением вздохнул — она едва ли могла прожить болше одного-двух дней. Затем он запер её в седьмой палате и решил, что лучше всего ему исчезнуть на эти два дня и во всём положиться на Немого. И поэтому в тот день он с утра до вечера пробыл на охоте.
Но она всё дышала, и ему пришлось снова убежать подальше.
В тот же день Немому надо было уйти на вокзал за продуктами. До обеда, а может быть и позже, больные остались бы одни.
В трапезной он приготовил завтрак, ударил в гонг и пошёл в седьмую палату. Горбатый всю ночь просидел у кровати девушки и едва успел юркнуть на террасу. Немой, приподняв одеяло, увидел, что перевязь ослабла и вся пропиталась кровью, но согласно указаниям управляющего сменить её не требовалось. Он оставил на столике немного простокваши и ушёл. Горбатый уже завтракал! Только санитар ступил на тропинку, ведущую к вокзалу, как бывший древодел-мебельщик, а зетем— гробовщик, вернулся в седьмую палату.
Примерно в десять все встали и позавтракали. Они выглядели необычайно бодрыми. Единственный Доктор еле влачился и, казалось, с каждым истекавшим часом терял силы. Только чёрные его глаза оставались такими же блестящими и живыми.
Затем они собрались в холле, а Акрабов сразу ушел к себе, чтобы побриться.
Утро выдалось воистину чудесным. Из тех горных утр, которые спускаются на землю, как весенние потоки, многошумные и светлые. Разноцветные отражения стёкол играли по стенам холла и всё выглядело торжественным, в ожидании близкой радости. Даже бюст доктора Господова-старшего лоснился как новый, а узловатые языки кактусов не поражали взгляд своим уродством.
Доктор снова сидел у камина, спиной к террасе. Свет раздражал его. Педро опять включил радио, а Философ разместился у самого выхода на террасу и мечтательно смотрел наружу.
Учитель рисования снова увлёкся портретом Акрабова. К общему удивлению портрет становился очень интересным и мастерским. Учитель работал двумя красками— фиолетовой и чёрной. Маститый землевладелец Иван Акрабов смотрел с полотна с благородством умирающего аристократа, который уходит непонятым, как последний преставитель духовной элиты.
— Ты его изобразил Христом!— сказал Доктора, которому всё казалось весьма забавным с виду.
— Можно предположить, — заметил Философ— что Христос был похож на Акрабова!
— Не говорите глупостей!— воскликнул Педро, который был набожен. Всем казалось странным то, как он сочетает любовь к богу с любовью к женщинам.
Учитель рисовал и пьянел от невероятного перевоплощения своего натурщика. Этим он отвечал на то, что случилось прошедшей ночью. Кму казалось, что и руку его направляет присутствие женщины. Он видел, что и они думают о ней, видел что она в устремлённых в простор глазах Философа, и в мрачном непокое Педро, и в сосредоточенности Доктора.
— Почему бы Акрабову не походить на Христа,— дерзко сказал он— ведь вы стараетесь выглядеть апостолами?!
— Мы разбойники!— с обычной своей насмешливостью заметил Доктор.
Учитель ощутил прилив своей злобы. Она подступала как спазм, который косил его лицо.
— Какая перемена, а, господа!— воскликнул он, не глядя на них. — Доктор сегодня забыл сообщить, сколько дней ему осталось, а Педро впервые трезв в одиннадцать утра! Чему обязаны?! Может быть, бессонной ночи? Верно, ангелы явились и наконец внушили вам людские добродетели, которыми вы никогда не обладали?
Он надеялся раздразнить, вывести их из себя. Напрасно. Они молчали. Затем Доктор ласково сказал ему:
— Зачем ты злишься?!.. Может быть, ты и прав, ведь ты так долго ждал, пока кто-нибудь придёт, чтобы…
— Какой ты внимательный!— рассмеялся Учитель. — Ты не знаешь, что эта женщина пришла ради меня! Она!— он указал на седьмую палату.
Доктор внимательно посмотрел на него:
— Она не та, которой нам казалась!
— А что?— вызвывющим своим тоном продолжил Учитель. — Женщина! Как все женщины!
В коридоре показался намыленный Акрабов. Он кисточкой размазывал пену.
— Эй!— предупредил он их, высунув голову за дверь.— До меня чтобы никто!— и он убрался назад.
— Он что себе думает?!— язвительно спросил Философ.
Педро оглянулся в коридор. Его лицо приобрело вполне определённое выражение.
Учитель хотел продолжить свою тему, но Доктор опередил его:
— Этим утром я думал, что вчера или позавчера у неё были чудесные, здоровые лёгкие, и она могла жить и петь, могла…
—… быть женщиной!— сказал Учитель.
— Нет, не поэтому… я подумал другое— всё так же кротко и незлобиво продолжил Доктор. — Каждый из нас за пару здоровых с условием оставить эту планету охотно готов переселиться на Марс! А у неё были такие здоровые и молодые лёгкие… И по своей воле… — он выделил последнюю фразу.
— По глупости!— воскликнул Учитель, поправляя фон портрета Акрабова.
— Пусть так! Но добровольно! Она отказалась от них!
Доктор выглядел взволнованным.
— С энтузиазмом!— Учитель чувствовал сласть насмешки.
— А мы...— добавил Доктор. —Мы умираем, как гниющая падаль, зарытая в ямке!
Учитель искусственно и нелепо рассмеялся. Вообще, смеялся он всегда неприятно, чем отталкивал от себя людей.
— Ты всерьёз думаешь, что это имеет хоть какое-нибудь значение! Жаль тебе своей медицины. Скажи ему, господин Философ!
Философ и Педр молчали, хоть и слушали разговор с заметным интересом.
— Мне кажется,— размышляя, сказал Доктора —что человечество выправится тогда, когда всякий будет обязан умереть неким чудестным образом!
— Вследствии своей животной жизни!— выкрикнул Учитель и кистью ударил нос Акрабова.
Доктор склонился над камином. Он весь трепетал, может быть от слабости, может быть от волнения. Эта его постоянная искрящая наэлектризованность заметно изматывала его.
— Красивая смерть больше красивой жизни!— сказал он. —А мы? Даже если выздоровем, даже ести поживём ещё… я вижу стариков, разбитых подагрой, жертв инфаркта или переедания, вижу преждевременных неврастеников, склеротиков… взаимно озлобленных, ненавидящих всё молодое, с грязной насмешкой таким, как она, вижу безумно боящихся прихода смерти… и наконец придавленных какой-то незаразной болезнью… вижу обессиленных, живые трупы… вы не думаете, что ничтожная смерть обусловлена подобной ей жизнью?
Педро прибыл на место первым, за ним— растерянный Философ. Последним явился Доктор. Это ему стоило усилий. Ему несколько раз становилось плохо, но он вытягивал шею вперёд, постоянно глотал слюну, но, задыхаясь, шёл.
Педро поднял девушку за подмышки и держал её голову прямо. Лицое её уже стало синевато-бледным от большой потери крови. С её стиснутых из последних сил губ падали крупные багровые капли крови. Очевидно, она задыхалась от кровоилияния.
— Что нам делать?— спросил Педро и обратил глаза на Доктора. И Философ, и Горбатый смотрели на него.
Тот взял себя в руки и бодро сказал:
— Пришло время и мне лечить!
Затем он послал Горбатого по свой саквояж. То был совсем новый саквояж, который Доктор купил после того, как выиграл миллион, правда, ему пока не пришлось воспользоваться им. Он стоял у изголовья кровати, светло-коричневый, с блестящими, еще ни разу не использованными инструментами. Когда Горбатый ушёл, Доктор попросил Философа подержать девушку, а Педро послал за необходимыми ему медикаментами. Аптечный шкаф был на замке, но Педро не долго думая разбил стекло и принёс то, что ему поручили. Доктор присел к девушке.
— Знаете, что она— мой первый и последний пациент?!— сказал он.
Затем он снял её перевязку, грязную и пропитанную кровью. Доктор осторожно омыл её грудь, где зияли шесть пулевых ран. Обьятый ужасом Философ, ежёсь, отвернул голову и машинально разматывал бинт. Горбатый вообще не смел взглянуть; лишь педро сосредоточенно и на совесть подтягивал перевязку. Было невыносимо видеть на эти окровавленные груди. Доктор натянул резиновый жгут, вымыл ей губы и положил её на целую кучу подушек, которые Горбытый притащил из соседних палат. Наконец она заметно успокоилась, дыхание её облегчилось, хоть и лежала она посиневшая и безжизненная.
— Вот бы нам кровь перелить!— сказал Доктор.
— Какую кровь?— спросил Педро.
— Не нашу!— Доктор иронизировал над собой.
Педро снова взорвался в адрес управляющего.
— Ах, он мерзавец!— вскричал он. — Его кровь я выпущу! Гад!
Управляющий имел счастье.
— Думаешь, она продержится?— спросил Философ.
— Самое большее— до завтра!— сказал Доктор. — Если не случится чудо! Но нам лучше всего уйти: мы портим её воздух!
Они ушли. Остался Горбатый. Встряска их оживила; Педро и Философ взглянули иначе на Доктора— может быть, новое чувство связало их. Никто не хотел его выразить.
У двери холла они встретили Акрабова. Он был гладко выбритый, наодеколоненый, румянощёкий и с подрезанными волосами. И снова в пиджаке поверх пижамы.
— Моя очередь, я иду!— весело воскликнул он. — Как там Симчо? Он испытал индийскую хватку?
Они втроём с недоумением вглянули на него. Настолько резкой выдалась перемена событий за один день.
— И ты собрался?! — первый опомнился Педро.
— Что? Снова желаете опередить меня?— подхватил Акрабов, ступая вперёд. — На этот раз моя очередь, и я войду! Я нарочно остался последним...
— Береги своё здоровье!— послышалась угроза в оклике Педро.
Испуганный и удивлённый Акрабов взглянул на него:
— Что ты раскричался? Ещё напугаешь девушку! А-а-а, это вот мне не нравится!
И вот вмешался Доктор:
— Браво, Доктор!— неврастенично крикнул Учитель. — В сорок пятый день ты покаялся, и тебе суждено царствие небесное! Вижу, ты уже в ногах Девы Марии!...— он бросил кисть и обернулся к ним. —А что касается её, то она— глупышка, проигравшая свои лёгкие…
— Но добровольно! —прервал его Доктор. — Как никто из нас!
Учитель ощущал переполнявший его сильный прилив возбуждения, с которым он не мог совладать. В голове его гудела единственная мысль: «Они хотят показаться чище меня!»
— Не желаю, чтобы кто-то учил меня умирать, не научив меня жить!— громко крикнул он.— Я ненавижу всех этих героев и героинь, все памятники и мраморные таблицы, которые обманывают поколения, дескать, мы не те, кто мы есть! — он высоко поднял портрет Акрабова— Вот истина!— лихорадка одолевала его. — Если я выживу, то возненавижу и стану ничтожить каждую иллюзию вне плоти, обращу свою жизнь в болезнь других, чтоб им стало больно, как было больно мне… чтобы они всё время смотрели вперёд, в пустом ожидании встречи заветной иллюзии… чтобы они истощились в ожидании ничто!
— Довольно кричать!— отозвался Педро — Её разбудишь!
Учитель в исступлении всё сжимал раму портрета.
— Пусть проснётся!— воскликнул он — Я сегодня войду и напомню ей, для чего она родилась!
— Но зачем вы кричите? —обратился к нему Философ с явным желанием успокоить его.
— Что хочу, то и делаю!— крикнул Учитель — В отличие от вас я этой ночью не ходил на поклонение!
Педро встал и приблизился к Учителю.
— Ты не замолчишь?— строго спросил он.
Учитель рисования ухмыльнулся ему в лицо и хрипло ответил:
— Напротив, я вот войду, чтобы разбудить её, и скажу ей: «Моя дорогая, не старайся зря осчастливить всё человечество, лучше ты осчастливь одного-единственного человека!»
— Негодяй!— воскликнул Доктор у камина.
— Вы мне не верите?— Учитель шагнул вперёд.
Его встретила рука Педро, большой костлявый кулак. Учитель ощутил боль в челюсти, в глазах его потемнели, но он собрал силы и плюнул перед собой.
Он не заметил, как его выбросили в коридор. Педро ударил треножник и свалил портрет. Сокрушённый Учитель убрался во свою палату, он всхлипывал, жалостливо ронял слёзы на подушку и твердил:
— Я не такой, я больше вас… намного больше!
В холле восстановилась тишина.
— Он просто несчастный безумец!— сказал Доктор. —Мне кажется, что он спятил не без нашего участия!
— Все мы безумцы и несчастные!— откликнулся Философ, а затем добавил.— Всё человечество безумно и несчастно!
В этот миг в холл влетел Горбатый. Его безобразное лицо трепетало в ужасе.
— Она… — крикнул он. — Она… кровь...
— Вернитесь во свою палату, господин сержант!
— Что?— резво воскрикнул Акрабов. — Кто вы такие, чтобы стоять на моей дороге?!
— Идите!— Философ понял, что и ему надо что-то сказать.
— А-а-а! И ты?!— Акрабов повеселел. — А вот я говорю вам, что войду, хоть вы вешайтесь! Я так долго не видел женщины…
— Это нехорошо...— испугано вставил Философ.
— Пусть и мёртвая, всё равно женщина!— Акрабов осклабился ему в лицо и тронулся вперёд.
Педро стал перед ним:
— Назад! Мигом к себе!— он едва владел собой. — Назад!
Акрабов остановился и окинул троицу взглядом:
— Я разве мешал вам? Или вы о чём-то сговорились, а?
— Убирайся во свою комнату, животное!— резко вскикнул Педро.
Земевладелец вздрогнул, но не устрашился.
— Значит, вот как — улыбаясь, сказал он. — Вы сговорились! Жаль вам стало шумкарки, а? Но я войду, подобно вам… — он резко ментулся вперёд и ударил Педро.
Втроём они сразу поймали его, а Педро мощно поволок его в палату. Ошеломлённый Философ дёргал за воротник его пиджака и чуть на рездел Акрабова.
Акрабов сопротивлялся. Сил его было немного, и он боялся резких движений. Он громогласно ругался:
— Вот я вам покажу! Пусть только придёт управляющий. Тогда посмотрим! Если хотите силой, то моя сила будет покруче! Я вам верну с лихвой! Все долги раздам!
Педро дотащил его к дверям палаты, отворил их и так сильно пнул его внутрь, что Акрабов упал на пол. Затем они затворили дверь. Акрабов в неё застучал кулаками так, что весь санаторий загремел ему в ответ.
— Вы меня запомните!— кричал он.
Втроём они вернулись в холл. Усталые, сели у камина. Вскоре к ним присоединился и Горбатый.
— Ей стало лучше,— доверительно сказал он — она легче дышит и не мечется! Долго ли она проспит?
Они молчали. Расправы с Учителем рисования и с Акрабовым утомили их. Ненадолго стемнело. Большое облако заслонило солнце. Повеяло прохладой. Горбатый подбросил дров и разжёг камин.
— Может быть, мы принесём её сюда, к нам?— спросил он. — Может быть, она придёт в сознание?!
— Она уже была в сознании!— сказал Философ, единственный, кто было разговаривал с нею.
Они втроём пытливо взглянули на него. Тихо и очень красиво он рассказал, как оны было пробудилась, как приняла его за полицая и сказала ему: «Теперь вы им прижжёте цырвули, господин полицейский!»
— Она —первый несетиментальный человек, которого я встретил— сказал он. — Мы разложились от жалости к себе, хныканья, ностальгии, и каждый из нас умирает со страху, что умрёт… а она лежит как новорожденная… не встреть её, я бы не поверил, что такая существует...
— Просто она знает, за что жила и за что пожертвовала собой! — прервал его Доктор. — Вот чего ни одни из нас не способен повторить! Мы всегда думали, что кто-то иной, бог или чёрт, должен нам ответить! О она сама задала вопрос и сама на него ответила!
Ударил ливень. Он был обилен, настоящий водопад, который хлестал по террасе. Как всегда после обеда, они созерцали вечный камин с вечным огнём, в котором сгорали всё новые и новые дрова.
перевод с болгарского Айдына Тарика
Обсудить у себя
0
Педро будто вознамерился ничего не делать. Он сидел облокотившись на рамку и смотрел вперёд.
Внезапно дверь открылась и в палату бесшумно вошёл Доктор.
— Хм! —сказал Учитель. — Гляди какие христиане!
Доктор поразился увидев Педро у кровати.
— И ты здесь?— спросил он.
— Сам видишь!— Педро не оглянулся на него.
Через открытую форточку двери слова их слышались вполне ясно.
— Я хотел её увидеть!— добавил Педро посте краткой паузы.
Доктор взял другой стул и сел вблизи изголовья. Он держал голову повернутой в сторону.
»С губ моих слетают облака бацилл, которые видны невооружённым глазом".
Затем он сунул руку под одеяло, осторожно откинул его и коснулся пальцами правого запястья её руки, чтобы измерить пульс.
— Ты за этим пришёл?— спросил его Педро трезвым голосом.
— Да— ответил Доктор. — Ей нисколько не лучше…
— И ты думаешь её лечить?
— Нет… —Доктор выглядел необычайно кротким. —Я беспокоюсь тем, что её всё плохо… — он всё держал свои пальцы на пульсе.
Педро резко обернулся:
— Ты лжёшь!
Глаза его блестели в полумраке, он повысил голос:
— Переломаю руки всем, кто её тронет!
Учитель затаил дыхание. Вот Доктор возьмёт бросит одну из своих гадких шпилек. Учитель наблюдал его лицо.
— Её всё так же плохо!— тихо сказал он и накрыл одеялом её руку. — Тут её вообще не лечат. Есть нечто грязное в этой истории!
Педро молчал.
— Словно они заинтересованы в её скорейшей смерти!— добавил Доктор. —Она потеряла много крови…
— Завтра я поговорю с управляющим!— снова послышался голос Педро. —И если… он меня запомнит!— он, выглядело, сомневался в Докторе, отчего добавил: «Но я никому не позволю тронут её».
Учитель презрительно улыбнулся. Всё это было неприятно ему: всё равно, девушка была его, но откуда-то вынырнул этот самонадеянный красавец, и отобирал её.
Доктор вёл себя необычнайно вежливо, вовсе не по своему характеру, столь тихим и внимательным он никогда прежде не был.
— Не странно ли то...— он всё размышлял вслух.—… что только теперь она прибыла к нам, и что это может быть последняя женщина, которую мы видим?
— Для меня она последняя!— отрезал Педро.
— А может быть, первая?— после краткого молчания добавил Доктор.
— Первая! — Педро не мог его понять. Вдруг его осенило. — Может быть, первая!
В палату ввалился ещё один человек, Философ. Учитель рисования заметил его сущение присутствием двоих посторонних. Затем он обошёл кровать и стал с другой её, с правой стороны.
— А ты зачем пришёл?— с неприязнью спросил его Педро.
— Затем же, что и мы!— вместо него ответил Доктор.
Философ молчал. Став спиной к Педро, он сосредоточенно и заботливо смотрел на девушку.
— Никто из вас не пришёл сюда за тем, ради чего здесь! —сказал Педро.
— Каждый тут сам по себе!— промолвил Философ и добавил. —а никогда не видел такое лицо, и не продполагал, что оно может существовать!
— Тебе она нравится?— спросил его Доктор.
— Вопрос не в этом...— ответил Философ. — Видите ли, тут есть нечто совсем иное…
— Ты меня удивляешь, господин Философ!— сказал Доктор.
— Больше я не желаю видеть вас здесь!— снова откликнулся Педро. — Не хочу, чтобы кто-то из вас переступал это порог и портил этот воздух!
— А ты его не портишь?— спокойно спросил Доктор.
— Нет! Нет! Вы ничего не знаете, ничего не можете представить себе. Я предчувствовал, как нечто готовится для меня, именно для меня. Господь сказал: «Пусть Педро прозреет и увидит то, что никогда прежде не мог постичь, ведь Педро думал, что он имел всё!»
«Господи, — слушая их разговор, прошептал Учитель— они совсем ошалели! Эти записные негодяи пытаются получить прощение за свои грехи, или это их последнее заблуждение!»
Он так недавидел их, что ему хотелось, выломав дверь, ввалиться к ним.
Всё держа руки на раме, Педро говорил:
— Поймите вы, что эта женщина не просто женщина, она не такая, как все! Не может настолько красивая женщина появиться у нас!
— Она есть нечто совсем независимое от нас!— странным тоном изрёк Философ. — Мы вольны смотреть на неё только с позволенного нам ею расстояния!
Доктор обратился к нему. Губы его расплылись в тоскливой улыбке.
— Боюсь,—сказал он —что расстояние между нами и нею огромно, и что очень скоро мы потеряем её из виду!
— Я не верю тебе!— сдержанно воскликнул Педро. — Взгляни на неё. Не могу представить себе, что её не станет! Я— да! Ты — да! Философ— да! Но она?! Если на земле останется один-единственный человек, то это будет она!
И Философ, и Доктора оглянулись на него. Учитель рисования не мог различить их взгляды, может быть— растерянные, или —удивлённые, но голос этого пьяницы отозвался эхом их голосов. В этот миг Учитель захотел оказаться на месте Педро. Он всегда желал осуществить то, что другим удавалось лучше.
— Если бы немного раньше— тихо начал Доктор— я встретил такую женщину, я бы женился на ней и не появился здесь! Верно не появился бы! Встреть я её! Такая женщина обязывает жить! Кто знает, — он склонился над нею— может, мы и расстанемся!
— А мне было всё равно,— сказал Педро — жить или умереть, всё равно! Но теперь я знаю, что останусь! Увидев её, я знаю, что останусь! — он говорил трепетно, неслыханным прежде голосом ученика, который впервые объясняется в любви и воодушевлён каждым подходящим словом.
И вот откликнулся Философ:
— Она не только та, что мы выдим! Она есть нечто совсем иное!
— Я знаю!— бросил Доктор. —Поэтому её держат взаперти!
— Они бюьтся, войны ведут, гады!— выразительно сказал Педро. —Они стреляют! В кого? В женщину!
В его голосе не было гнева и мести. Он обернулся к Доктору:
— Ты думаешь, что этой ночью с ней что-то может произойти?
— Не знаю… — Доктор рассматривал её. —Мне кажется, что это неизбежно!
— Ах, этот мерзавец!— воскликнул Педро в адрес управляющего. — Не лучше ли нам постараться разбудить её?
— Нет, —рассудил Доктор — лучше пусть спит...
Дверь снова отворилась— и на пороге показался Горбатый. Он очевидно не ожидал кого-нибудь застать здесь.
— Я пришёл, чтобы...— пропямлил он, несколько испунанный троими мужчинами, которые, накинув халаты, выглядели внушительными и таинственными, как некое мистическое общество.
Те лишь мельком взглянули на него.
— Надо кому-то из нас остаться тут до утра!— пытливо глядя на них, сказал Педро.— Всё может случиться!
Он явно не желал, чтобы дежурил Доктор или Философ.
— Я останусь!— сказал Горбатый. —Мне не спится!
Трое засмотрелись на него.
«Горбатый это сама Честность, только горбатая!»— говаривал Доктор.
— Останься!— Педро приподнялся со своего места. — Пока рассветёт!
Они вышли. Учитель тихо рассмеялся.
Горбатый присел у кровати и охватил свою большую безобразную голову руками, глупо улыбчивый и печальный.
Учитель истерически смеялся, он шёл по большой террасе и смеялся. Издалека его можно было принять за чёрта, который подсматривает в окна и ждёт схватить и унести с собой душу какого-то умирающего.
Ему було всё равно, увидели они его, или вдруг увидят.
— Ах, вот я её умыкну у них из-под носа!— развеселившись, приговаривал он. — У этих любовников, у этих болванов я её утащу из-под носа!
Он злобно вспоминал патетические и сентиментальные слова, которые молвили было они в ногах спящей девушки. А также то, что эти исполненные взаимной ненависти мужчины необъяснимо соблизились, а его одного оставили за бортом.
В три часа утра доктор Господов, дав дежурные наставления Немому, снова умчался на охоту.
— Чёрт её побери!— негромко ругнуося он, прежде тронуться. — Так или иначе, она умрёт, лучше бы она поскорее скончалась! Увидишь, ещё беда мне нагрянет! Смотри, чтоб эти типы не пронюхали!
В ту ночь после сильной перестрелки двое вооружённых мужчин вломились было в санаторий и заставили его принять тяжело раненую девушку, которую они принесли на руках. Они были из разбитого партизанского отряда, который уходил вверх в горы. До смерти испуганный доктор Господов-младшиё не посмел им возразить. А они предупредили его, дескать, если с девушкой что случится, то он ответит своей головой. Когда они ушли, он наскоро осмотрел нежеланную пациентку и с облегчением вздохнул — она едва ли могла прожить болше одного-двух дней. Затем он запер её в седьмой палате и решил, что лучше всего ему исчезнуть на эти два дня и во всём положиться на Немого. И поэтому в тот день он с утра до вечера пробыл на охоте.
Но она всё дышала, и ему пришлось снова убежать подальше.
В тот же день Немому надо было уйти на вокзал за продуктами. До обеда, а может быть и позже, больные остались бы одни.
В трапезной он приготовил завтрак, ударил в гонг и пошёл в седьмую палату. Горбатый всю ночь просидел у кровати девушки и едва успел юркнуть на террасу. Немой, приподняв одеяло, увидел, что перевязь ослабла и вся пропиталась кровью, но согласно указаниям управляющего сменить её не требовалось. Он оставил на столике немного простокваши и ушёл. Горбатый уже завтракал! Только санитар ступил на тропинку, ведущую к вокзалу, как бывший древодел-мебельщик, а зетем— гробовщик, вернулся в седьмую палату.
Примерно в десять все встали и позавтракали. Они выглядели необычайно бодрыми. Единственный Доктор еле влачился и, казалось, с каждым истекавшим часом терял силы. Только чёрные его глаза оставались такими же блестящими и живыми.
Затем они собрались в холле, а Акрабов сразу ушел к себе, чтобы побриться.
Утро выдалось воистину чудесным. Из тех горных утр, которые спускаются на землю, как весенние потоки, многошумные и светлые. Разноцветные отражения стёкол играли по стенам холла и всё выглядело торжественным, в ожидании близкой радости. Даже бюст доктора Господова-старшего лоснился как новый, а узловатые языки кактусов не поражали взгляд своим уродством.
Доктор снова сидел у камина, спиной к террасе. Свет раздражал его. Педро опять включил радио, а Философ разместился у самого выхода на террасу и мечтательно смотрел наружу.
Учитель рисования снова увлёкся портретом Акрабова. К общему удивлению портрет становился очень интересным и мастерским. Учитель работал двумя красками— фиолетовой и чёрной. Маститый землевладелец Иван Акрабов смотрел с полотна с благородством умирающего аристократа, который уходит непонятым, как последний преставитель духовной элиты.
— Ты его изобразил Христом!— сказал Доктора, которому всё казалось весьма забавным с виду.
— Можно предположить, — заметил Философ— что Христос был похож на Акрабова!
— Не говорите глупостей!— воскликнул Педро, который был набожен. Всем казалось странным то, как он сочетает любовь к богу с любовью к женщинам.
Учитель рисовал и пьянел от невероятного перевоплощения своего натурщика. Этим он отвечал на то, что случилось прошедшей ночью. Кму казалось, что и руку его направляет присутствие женщины. Он видел, что и они думают о ней, видел что она в устремлённых в простор глазах Философа, и в мрачном непокое Педро, и в сосредоточенности Доктора.
— Почему бы Акрабову не походить на Христа,— дерзко сказал он— ведь вы стараетесь выглядеть апостолами?!
— Мы разбойники!— с обычной своей насмешливостью заметил Доктор.
Учитель ощутил прилив своей злобы. Она подступала как спазм, который косил его лицо.
— Какая перемена, а, господа!— воскликнул он, не глядя на них. — Доктор сегодня забыл сообщить, сколько дней ему осталось, а Педро впервые трезв в одиннадцать утра! Чему обязаны?! Может быть, бессонной ночи? Верно, ангелы явились и наконец внушили вам людские добродетели, которыми вы никогда не обладали?
Он надеялся раздразнить, вывести их из себя. Напрасно. Они молчали. Затем Доктор ласково сказал ему:
— Зачем ты злишься?!.. Может быть, ты и прав, ведь ты так долго ждал, пока кто-нибудь придёт, чтобы…
— Какой ты внимательный!— рассмеялся Учитель. — Ты не знаешь, что эта женщина пришла ради меня! Она!— он указал на седьмую палату.
Доктор внимательно посмотрел на него:
— Она не та, которой нам казалась!
— А что?— вызвывющим своим тоном продолжил Учитель. — Женщина! Как все женщины!
В коридоре показался намыленный Акрабов. Он кисточкой размазывал пену.
— Эй!— предупредил он их, высунув голову за дверь.— До меня чтобы никто!— и он убрался назад.
— Он что себе думает?!— язвительно спросил Философ.
Педро оглянулся в коридор. Его лицо приобрело вполне определённое выражение.
Учитель хотел продолжить свою тему, но Доктор опередил его:
— Этим утром я думал, что вчера или позавчера у неё были чудесные, здоровые лёгкие, и она могла жить и петь, могла…
—… быть женщиной!— сказал Учитель.
— Нет, не поэтому… я подумал другое— всё так же кротко и незлобиво продолжил Доктор. — Каждый из нас за пару здоровых с условием оставить эту планету охотно готов переселиться на Марс! А у неё были такие здоровые и молодые лёгкие… И по своей воле… — он выделил последнюю фразу.
— По глупости!— воскликнул Учитель, поправляя фон портрета Акрабова.
— Пусть так! Но добровольно! Она отказалась от них!
Доктор выглядел взволнованным.
— С энтузиазмом!— Учитель чувствовал сласть насмешки.
— А мы...— добавил Доктор. —Мы умираем, как гниющая падаль, зарытая в ямке!
Учитель искусственно и нелепо рассмеялся. Вообще, смеялся он всегда неприятно, чем отталкивал от себя людей.
— Ты всерьёз думаешь, что это имеет хоть какое-нибудь значение! Жаль тебе своей медицины. Скажи ему, господин Философ!
Философ и Педр молчали, хоть и слушали разговор с заметным интересом.
— Мне кажется,— размышляя, сказал Доктора —что человечество выправится тогда, когда всякий будет обязан умереть неким чудестным образом!
— Вследствии своей животной жизни!— выкрикнул Учитель и кистью ударил нос Акрабова.
Доктор склонился над камином. Он весь трепетал, может быть от слабости, может быть от волнения. Эта его постоянная искрящая наэлектризованность заметно изматывала его.
— Красивая смерть больше красивой жизни!— сказал он. —А мы? Даже если выздоровем, даже ести поживём ещё… я вижу стариков, разбитых подагрой, жертв инфаркта или переедания, вижу преждевременных неврастеников, склеротиков… взаимно озлобленных, ненавидящих всё молодое, с грязной насмешкой таким, как она, вижу безумно боящихся прихода смерти… и наконец придавленных какой-то незаразной болезнью… вижу обессиленных, живые трупы… вы не думаете, что ничтожная смерть обусловлена подобной ей жизнью?
Педро прибыл на место первым, за ним— растерянный Философ. Последним явился Доктор. Это ему стоило усилий. Ему несколько раз становилось плохо, но он вытягивал шею вперёд, постоянно глотал слюну, но, задыхаясь, шёл.
Педро поднял девушку за подмышки и держал её голову прямо. Лицое её уже стало синевато-бледным от большой потери крови. С её стиснутых из последних сил губ падали крупные багровые капли крови. Очевидно, она задыхалась от кровоилияния.
— Что нам делать?— спросил Педро и обратил глаза на Доктора. И Философ, и Горбатый смотрели на него.
Тот взял себя в руки и бодро сказал:
— Пришло время и мне лечить!
Затем он послал Горбатого по свой саквояж. То был совсем новый саквояж, который Доктор купил после того, как выиграл миллион, правда, ему пока не пришлось воспользоваться им. Он стоял у изголовья кровати, светло-коричневый, с блестящими, еще ни разу не использованными инструментами. Когда Горбатый ушёл, Доктор попросил Философа подержать девушку, а Педро послал за необходимыми ему медикаментами. Аптечный шкаф был на замке, но Педро не долго думая разбил стекло и принёс то, что ему поручили. Доктор присел к девушке.
— Знаете, что она— мой первый и последний пациент?!— сказал он.
Затем он снял её перевязку, грязную и пропитанную кровью. Доктор осторожно омыл её грудь, где зияли шесть пулевых ран. Обьятый ужасом Философ, ежёсь, отвернул голову и машинально разматывал бинт. Горбатый вообще не смел взглянуть; лишь педро сосредоточенно и на совесть подтягивал перевязку. Было невыносимо видеть на эти окровавленные груди. Доктор натянул резиновый жгут, вымыл ей губы и положил её на целую кучу подушек, которые Горбытый притащил из соседних палат. Наконец она заметно успокоилась, дыхание её облегчилось, хоть и лежала она посиневшая и безжизненная.
— Вот бы нам кровь перелить!— сказал Доктор.
— Какую кровь?— спросил Педро.
— Не нашу!— Доктор иронизировал над собой.
Педро снова взорвался в адрес управляющего.
— Ах, он мерзавец!— вскричал он. — Его кровь я выпущу! Гад!
Управляющий имел счастье.
— Думаешь, она продержится?— спросил Философ.
— Самое большее— до завтра!— сказал Доктор. — Если не случится чудо! Но нам лучше всего уйти: мы портим её воздух!
Они ушли. Остался Горбатый. Встряска их оживила; Педро и Философ взглянули иначе на Доктора— может быть, новое чувство связало их. Никто не хотел его выразить.
У двери холла они встретили Акрабова. Он был гладко выбритый, наодеколоненый, румянощёкий и с подрезанными волосами. И снова в пиджаке поверх пижамы.
— Моя очередь, я иду!— весело воскликнул он. — Как там Симчо? Он испытал индийскую хватку?
Они втроём с недоумением вглянули на него. Настолько резкой выдалась перемена событий за один день.
— И ты собрался?! — первый опомнился Педро.
— Что? Снова желаете опередить меня?— подхватил Акрабов, ступая вперёд. — На этот раз моя очередь, и я войду! Я нарочно остался последним...
— Береги своё здоровье!— послышалась угроза в оклике Педро.
Испуганный и удивлённый Акрабов взглянул на него:
— Что ты раскричался? Ещё напугаешь девушку! А-а-а, это вот мне не нравится!
И вот вмешался Доктор:
— Браво, Доктор!— неврастенично крикнул Учитель. — В сорок пятый день ты покаялся, и тебе суждено царствие небесное! Вижу, ты уже в ногах Девы Марии!...— он бросил кисть и обернулся к ним. —А что касается её, то она— глупышка, проигравшая свои лёгкие…
— Но добровольно! —прервал его Доктор. — Как никто из нас!
Учитель ощущал переполнявший его сильный прилив возбуждения, с которым он не мог совладать. В голове его гудела единственная мысль: «Они хотят показаться чище меня!»
— Не желаю, чтобы кто-то учил меня умирать, не научив меня жить!— громко крикнул он.— Я ненавижу всех этих героев и героинь, все памятники и мраморные таблицы, которые обманывают поколения, дескать, мы не те, кто мы есть! — он высоко поднял портрет Акрабова— Вот истина!— лихорадка одолевала его. — Если я выживу, то возненавижу и стану ничтожить каждую иллюзию вне плоти, обращу свою жизнь в болезнь других, чтоб им стало больно, как было больно мне… чтобы они всё время смотрели вперёд, в пустом ожидании встречи заветной иллюзии… чтобы они истощились в ожидании ничто!
— Довольно кричать!— отозвался Педро — Её разбудишь!
Учитель в исступлении всё сжимал раму портрета.
— Пусть проснётся!— воскликнул он — Я сегодня войду и напомню ей, для чего она родилась!
— Но зачем вы кричите? —обратился к нему Философ с явным желанием успокоить его.
— Что хочу, то и делаю!— крикнул Учитель — В отличие от вас я этой ночью не ходил на поклонение!
Педро встал и приблизился к Учителю.
— Ты не замолчишь?— строго спросил он.
Учитель рисования ухмыльнулся ему в лицо и хрипло ответил:
— Напротив, я вот войду, чтобы разбудить её, и скажу ей: «Моя дорогая, не старайся зря осчастливить всё человечество, лучше ты осчастливь одного-единственного человека!»
— Негодяй!— воскликнул Доктор у камина.
— Вы мне не верите?— Учитель шагнул вперёд.
Его встретила рука Педро, большой костлявый кулак. Учитель ощутил боль в челюсти, в глазах его потемнели, но он собрал силы и плюнул перед собой.
Он не заметил, как его выбросили в коридор. Педро ударил треножник и свалил портрет. Сокрушённый Учитель убрался во свою палату, он всхлипывал, жалостливо ронял слёзы на подушку и твердил:
— Я не такой, я больше вас… намного больше!
В холле восстановилась тишина.
— Он просто несчастный безумец!— сказал Доктор. —Мне кажется, что он спятил не без нашего участия!
— Все мы безумцы и несчастные!— откликнулся Философ, а затем добавил.— Всё человечество безумно и несчастно!
В этот миг в холл влетел Горбатый. Его безобразное лицо трепетало в ужасе.
— Она… — крикнул он. — Она… кровь...
— Вернитесь во свою палату, господин сержант!
— Что?— резво воскрикнул Акрабов. — Кто вы такие, чтобы стоять на моей дороге?!
— Идите!— Философ понял, что и ему надо что-то сказать.
— А-а-а! И ты?!— Акрабов повеселел. — А вот я говорю вам, что войду, хоть вы вешайтесь! Я так долго не видел женщины…
— Это нехорошо...— испугано вставил Философ.
— Пусть и мёртвая, всё равно женщина!— Акрабов осклабился ему в лицо и тронулся вперёд.
Педро стал перед ним:
— Назад! Мигом к себе!— он едва владел собой. — Назад!
Акрабов остановился и окинул троицу взглядом:
— Я разве мешал вам? Или вы о чём-то сговорились, а?
— Убирайся во свою комнату, животное!— резко вскикнул Педро.
Земевладелец вздрогнул, но не устрашился.
— Значит, вот как — улыбаясь, сказал он. — Вы сговорились! Жаль вам стало шумкарки, а? Но я войду, подобно вам… — он резко ментулся вперёд и ударил Педро.
Втроём они сразу поймали его, а Педро мощно поволок его в палату. Ошеломлённый Философ дёргал за воротник его пиджака и чуть на рездел Акрабова.
Акрабов сопротивлялся. Сил его было немного, и он боялся резких движений. Он громогласно ругался:
— Вот я вам покажу! Пусть только придёт управляющий. Тогда посмотрим! Если хотите силой, то моя сила будет покруче! Я вам верну с лихвой! Все долги раздам!
Педро дотащил его к дверям палаты, отворил их и так сильно пнул его внутрь, что Акрабов упал на пол. Затем они затворили дверь. Акрабов в неё застучал кулаками так, что весь санаторий загремел ему в ответ.
— Вы меня запомните!— кричал он.
Втроём они вернулись в холл. Усталые, сели у камина. Вскоре к ним присоединился и Горбатый.
— Ей стало лучше,— доверительно сказал он — она легче дышит и не мечется! Долго ли она проспит?
Они молчали. Расправы с Учителем рисования и с Акрабовым утомили их. Ненадолго стемнело. Большое облако заслонило солнце. Повеяло прохладой. Горбатый подбросил дров и разжёг камин.
— Может быть, мы принесём её сюда, к нам?— спросил он. — Может быть, она придёт в сознание?!
— Она уже была в сознании!— сказал Философ, единственный, кто было разговаривал с нею.
Они втроём пытливо взглянули на него. Тихо и очень красиво он рассказал, как оны было пробудилась, как приняла его за полицая и сказала ему: «Теперь вы им прижжёте цырвули, господин полицейский!»
— Она —первый несетиментальный человек, которого я встретил— сказал он. — Мы разложились от жалости к себе, хныканья, ностальгии, и каждый из нас умирает со страху, что умрёт… а она лежит как новорожденная… не встреть её, я бы не поверил, что такая существует...
— Просто она знает, за что жила и за что пожертвовала собой! — прервал его Доктор. — Вот чего ни одни из нас не способен повторить! Мы всегда думали, что кто-то иной, бог или чёрт, должен нам ответить! О она сама задала вопрос и сама на него ответила!
Ударил ливень. Он был обилен, настоящий водопад, который хлестал по террасе. Как всегда после обеда, они созерцали вечный камин с вечным огнём, в котором сгорали всё новые и новые дрова.
перевод с болгарского Айдына Тарика
