Йохен Линк, "Франкфуртский крест". Роман (1984 г.) Глава вторая

2.

Происшествия брали их за жабры. О работе и мельком не думалось.
Они ехали к Франкфуртскому перекрёстку. В чемодане находилось достаточно чтива.
— Каждый оставляет после себя шедевр, — сказал Петер.
— Как это понимать?
Петер расслабился.
— Капитальный шедевр, вот я о чём.
— Сделай милость, — сказал Августин в тон ему, — покажи мне свой шедевр.
— Ни в коем случае! — сердито воскликнул Петер.
— Тогда и я ничего подобного не оставлю...
— Друзьям надо верить на слово.
Они молчали. Голубые дорожные указатели мозолили им глаза.
— Я боюсь, — сказал Петер, — сгореть на пожаре.
— Ты горел в детстве?
— Нет. Но отец запирал меня в подвале.
— Да ты же не горел!
— Но я визжал как колотый поросёнок («кричал как на копье» букв., — прим.перев.) Отец совершенно спокойно стоял за дверью подвала и приговаривал: «Чем больше ты кричишь, тем дольше останешься взаперти».
Он уходил. Я кричал. Там было ни зги. Отец возвращался и говорил: «Прекрати, иначе ещё накажу».
Я кричал. Отец уходил. Мать вызволяла меня. Совала меня в ванну, мылила, что мне совсем не нравилось.
— В следующий раз фати («папик», — прим.перев.), заперев тебя в подвале, включит радио на всю громкость.
— На следующий раз отец дал мне белый бумажный флажок на спице. По нужде я должен был скатать его и сунуть в замочную скважину. Но я конечно обошёлся без этого.
— Браво? Как ты не хотел бы умереть?
— Не желаю погибнуть от окурка, который я втиснул бы в это пробензиненное сиденье. Не хочу окочуриться от выхлопных газов постороннего в этом салоне. И от таблеток, которыми ты станешь пичкать меня.
— Я?
— Да, ты.
— Зачем это мне?
— Не могу знать.
Августип окинул взглядом Петера и прибавил газу. Он менял полосу движения чтобы попасть в направление Мюнхен-Вюрцбург. На пригорке, думал он, у меня получится.
— Боюсь, — сказал он,— что мы будем уничтожены под некое вполне песнопение из недр ФРГ, печальное и нежное, которое всем нам слишком западёт в душу.
— Во всяком случае мне, — поддакнул Петер, — верится в это всё сильнее. Мне приходится зажигать свечи с обеих концов.
— С обеих концов… хм. Срам.
Августин махнул рукой из окна.
— Я ношу их (федеральные земли ФРГ? — прим. перев.) как милую старую одёжку.
— Да у нас всех чудовищно старая кожа.
— Что нам остаётся?
— Соучаствовать и сосать.
— Точно. Из бесчисленных свисающих над нами шлангов.
— Кроме того, за нами следят.
Петер взглянул вверх.
— Как это заметно?
— Ну, у них дел невпроворот.
— Я достоин личного Я буду начеку, и своим дальнейшим существованием выражаю личное доверие к Сверхбдтельному.
— Ладно! Наши «личные дела» ждут нас.
— Мы в пробке. Высказывайся, дитя человеческое.
— Многие охотно дискутируют. О новых идеологиях и терапиях. И о многом другом.
— Они этим хоть расслабляются.
— Но после всякой всячины возникает война.
— Возможно.
— Я абсолютный нигилист.
— Относительный, да?
— Бомбы. Ракеты. Пусковые установки. Казармы. Бетонные трассы. Взлётные полосы. Ра-та-та-та-та. Ра-та-та-та-та...
Он зажал под мышкой «автомат» и «строчил» в окно.
— Всё — заскорузлые стереотипы ума. Моего мозга.
— И что? — спокойно спросил Августин.
— Я всё перечитываю «Преступление и наказание» («Schuld und Suеhne» в немецком переводе название романа Достоевского звучит как «Вина (тж. „долг“) и искупление», — прим.перев.) Пока читаю, вижу девушку Соню, как героиню своих рассказов. Она пошла за мной в Сибирь. Только там есть будущее.
— Пожалуйста, процитируй.
Августин вырулил на крайнюю полосу и включил сигнальные фары. Петер достал книгу из недр чемодана.
«Им хотелось говорить — и они не могли. Слёзы застили обоим глаза. Они были одинаково бледны и худы, но сквозь их болезненные и поблёкшие лица уже сияла утренняя заря некоего нового будущего, воскрешения к новой жизни. Любовь разбудила их, отворила в их сердцах неисчерпаемые родники жизни для взаимного согласия. Они решились терпеливо ждать. Впереди были ещё семь лет полных бесконечных страданий, но также и безграничного счастья!» (мой обратный перевод с немецкого, — прим.Т.К.) Ты понял, как я глотаю эти строки.
— Но в Сибирь ты не хочешь.
— Иногда я — трасса В3, — некстати заметил Петер.
Августин кивнул.
— Да, это совершенно нормально. Впрочем, и я себя чувствую примерно так. Хорошо, что ты признался первым.
— Ты знаешь, о чём я? — разочаровался Петер.
— Ты — автотрасса федерального значения, которая тянется с севера через Кассель и Марбург, прихватывает и Гессен, и Франкфурт, а затем на юг к Дармштадту до самого Базеля и дальше.
Петер был счастлив. День показался ему совсем другим.
— Собственно, нам незачем много говорить, — сказал он. — Всё просто и ясно. Ведь ты интуитивно знаешь, что у меня на уме — и мне так легко выражаться вслух.
Августин улыбнулся и махнул рукой настырному спортивному авто.
— Ладно. Бывает, я говорю, что меня знобит.
— Ну, дальше, дальше! — с энтузиазмом воскликнул Августин.
— Иногда я испытываю замечательные метаморфозы. Я ложка.
— Красота.
— Я лежу на столе. У чашки. Детка пользуется мною. Он черпает мной сахар. Когда он вынимает меня изо рта, мои волосы всегда растрёпаны. Вместе с другими столовыми приборами я оказываюсь в миске для мытья посуды. При этом я и сам кое-что поклёвываю.
— Ох ты… лакомка, малыш-сластёна.
— А то нет? Желаю того. Пусть мной помешивают тёплый чай в стакане. А ещё я иногда воображаю себя на лугу, как вчера, рядом с другими деревьями.
— Вот Франкфуртский крест. Международная автовертушка...
— Мы одни.
— На сквозняке.
— Куда поедем, по В3?
— В3 руку тянет, ты видал? Да, отсюда легко можно добраться куда угодно — нам всё равно, куда свернуть.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Обсудить у себя 0
Комментарии (0)
Чтобы комментировать надо зарегистрироваться или если вы уже регистрировались войти в свой аккаунт.