Георги Господинов, "Естественный роман". Отрывок четвёртый

13.
Карлсон? Может, это был добродушный педофил...

— Когда много едят, их животы вздуваются, и они несут детей— так дети объясняют естество.
Я любил болтать с ними как со взрослыми. На самом деле со взрослыми мне было скучнее. Начинаем весьма плавно.
— Ты знаешь, кто несёт яйца?
— Курица несёт яйца. Ни коровы, ни часы не могут нести их.
— А кто снёс курицу?
— Ну-у-… дерево, —вот как легко выскользнуть из замкнутого круга парадоксом, как с легкостью меняется вид.
— А дерёво кто снёс?
— Семечко,— ясно, что тут он уже выучил. Легко разочарованный, я решаюсь на ход конём.
— Семечко? Да как такое маленькое семечко родит такое большое дерево?
— Ну-у-у-у-у… — он думал больше минуты. Реплика моя его запутала. Нормально, когда большее рождает меньшее, и вот...— Ну-у-у-у-у-… тогда корни!
— А кто снёс корни?— продолжаю я.
— Молнии,— молниеносно отвечает он, —падают в землю и становятся корнями.
Сдаюсь. Я сам не смог бы уловить эту общую ризоматичность молний и корней.
Через полчаса я нечто заимствую у этого детки-физиолога.
— Ты видел живого майского жука?
— Угу, жука, который грызёт бодьих коровок.
— А, значит от этого на них точки...
— Только это не точки, а дырочки.

14.
Муха. Муха это единственное создание, коему Богом позволено перебивать сновидения. Волею Творца единственно она вхожа в обитель спящего. Единственно она способна проницать непропускаемую мембрану между двумя мирами. Поэтому нам позволительно уподобить её малому Хароновому подобию, если примем, что сон это малая смерть. Трудно узнать, по каким причинам муха наделена этой способностью. Боже, да не окажется она преображённым Твоим ангелом, когда мы брезгливо прогоняем её, или, Боже прости, когда плющим её своими дланями, тем совершая высшее прегрешение. (Читающий это да произнесёт молитву, и да попросит прощения на всякий случай!)
Также трудно определить, каким способом муха входит в сон. То ли через ноздри, в уши, или в другие скрытые отверстия-- этого нам не дано узнать.
Впрочем, прилягте после обеда, и пусть в комнате вашей летают мухи. Вы спокойно задремлете. Уже не слыша жжжания мух, обратите внимание на несколько деталей сна своего: шум проезжающей колесницы, прелестный голос благосклонной к вам дамы или на тихий шум слепого дождя. При том вы обнаружите дирижирующую муху.

15.
Тонкомлечен был Бог, и таял...

Никому никогда ничего не удавалось нечто унести из сна своего. На выходе из сна есть одна невидимая таможня, где всё конфискуется. В детстве я было впервые заметил эту тонкую границу, где стояло нечто Такое. Я называл его так потому, что не было у меня для него иного имени. Нечто Такое основательно обыскивало меня у выхода из сна, и отпускало меня на побуд только когда убеждалось, что у меня ничего не осталось из тамошнего. Бывали дни— в общем, ночи— подряд, когда мне снилась квартальная кондитерская. Я становился в очередь, и когда приближался к прилавку, я начинал подавленно рыться в своих карманах— и с каждым перерытым карманом ужас всё крепчал. Снова я забывал свои деньги. Они находились там, во дне, в карманах штанов, снятых мною прежде, чем лечь. Так от всего сна мне оставались лишь стыд и ужас. И вкус неиспробованнях пирожных. Однажды вечером я собрал все свои тогдашние сбережения. С деньгами из копилки вышла солидная сумма, 2 лева и 20-30 стотинок. Сунул я их в карман пижамы— и готово. Я уснул. И думал, что нечто Такое не станет обыскивать меня на входе. Зажимая деньги в кармане, я замер перед продавщицей. Я хотел удивить её, высыпая на блюдце целую горсть стотинок— и созерцал её. Не знаю, откуда услышал я это слово, но упорно пользовался им в смысле «раздевал». Чем больше мелких монет давал я продавщице, тем дольше созерцал её. За эти деньги я накупил себе несколько пирожных, увенчанных масляными розами, бисквиты с сиропом, две бутылки ситро и дюжину пастилок. Я не пожелал сьесть их там же. Сложил их в пакет— и кротко заждался пробуждения. Утром в моей кровати ничего не нашлось. Я сунул руку в карман пижамы. Стотинки были там. Всему виной нечто Такое на таможне, которое зверски съедало самые лучшие воспоминания из снов. Нечто Такое, которое, я слышал, зовут Сонсглаздолоем. Может, так оно и зовётся.

16.
«Некто К. Knaute замораживал лягушек, и они легко ломались,
но те, что уцелели, он вносил в тёплое помещение,
и за 7-8 часов ини оттаивали и полностью оживали».
журн. «Природа», 1904 г.

В мои девять лет Бог впервые мне открылся в форме электиреской лампочки. Вот как это сталось. Нас привезли на на экскурсию в Софию. После зоопарка мы нас завели в комплекс имени Александа Невского, может быть потому, что он был так близко, да и дождь собирался. Нам объяснили, что то, куда мы войдём,— не церковь, а храм-памятник. Нам была ясна только вторая часть этого странного словосочетания, но мы нисколько не представляли себе такие памятники. Внутри и правда всё нас впечатлило, и мы боялись потеряться. Пока мы ждали засмотревшихся, в стороне от дверей «памятника» появился один увечный дядька, и мы из любопытства его окружили. Учительницы ещё были внутри, и старик стал нам рассказывать о Боге. Самые бойкие из нас сразу стали объяснять ему, что Бога нет, иначе Гагарин и другие космонавты давно бы встретили его на небе. Старик только покачал головой и сказал, что Бог — как электричество: существует, но невидим, течёт и проявляется во всем. Немного затем вышли учительницы и утащили нас от старика. Но сказанное им вынудило нас серьёзно задуматься. И Бог, и электричество были для нас одинаковой «мутью». Однако, раз я выдал учительнице, что Бог живёт в электрических «грушах». На следующий ход весь класс снова повезли на экскурсию. На этот раз на самую большую гидроэлектростанцию, для науки. Нам показали огромные бобины, железки, моторы и объяснили, что отсюда идёт электрический ток. Учительница оттащила меня в сторону и очень серьёзным голосом спросила, по-прежнему ли у меня на уме глупости про электричество и Бога. Я уже был большим и сказал, что нет. Но дома у меня всегда было одно на уме, когда я включал лампу или электрокотёл. Бог светил и па`рил.

Великое время эмпирики. Уже старшеклассники, мы откуда-то узнали, что человеческая урина весьма целебна, и кто её пьёт, тот может вылечиться от всяческих болезней. Явно это слух усиленно распространялся, поскольку учительница биологии (эта крупная русая женщина, обычно закидывавшая ногу на ногу, и будила первые волнения у нас, сидевших за первыми партами), эта биологичка раз во время урока не в лоб так по лбу окрысилась на этот слух и громила его с таким отвращением, словно некто предложил ей лекарство. Это еще больше убедило нас в том, что разговоры про мочу никакая не чепуха, раз учительница так привязалась. На следующий день трое-четверо из нас уже было попробовали эту жидкость (надо ли говорить, что, как будущий естествоиспытатель, я был среди них) и детально описали её вкус, согласно одним не особенно гадкий, кисловатый и солёный, как у морской воды, по мнению других-- как овощной рассол. Мы знали, что это из-за мочевой кислоты. Никогда после мы не испытавали жизнь столь непосредственно, как в детстве, когда всё услышанное проверялось без гадливости.

перевод с болгарского Айдына Тарика
Обсудить у себя 0
Комментарии (0)
Чтобы комментировать надо зарегистрироваться или если вы уже регистрировались войти в свой аккаунт.